Неогеометрический концептуализм - направление в современной живописи, которое возникло в абстрактном искусстве ХХ столетия. Стиль нео-гео возник в американском искусстве в начале 80-х годов и часто рассматривается как продолжение традиций не столько классической геометрической абстракции первой половины XX века, сколько поп-арта. Нео-гео — это абстракция эпохи постмодернизма, отказавшаяся как от утопических амбиций Малевича или Мондриана, так и от предельно личного и драматического начала абстрактного экспрессионизма.
Основоположник и теоретик нео-гео Питер Хелли мыслит собственные полотна не как идеальную модель надчеловеческого универсума, но и не как выплеск собственного подсознания. В своих картинах он предлагает видеть даже не абстрактные построения, но своего рода схемы и графики современного социума: квадраты и прямоугольники — как всевозможные «ячейки общества», линии — как социальные связи и коммуникационные сети. Как и подобает постмодернисту, в своем видении современности Питер Хелли вдохновляется идеями французского философа Жана Бодрийара, в частности, понятием пришедшей на смену физической реальности медийной «гиперреальности». Для галереи Гари Татинцяна американский художник придумал целую инсталляцию. Все его работы объединены в единое целое. За два дня до вернисажа Питер Хелли сам расчерчивал стены галереи лабиринтом черных линий, напоминающим компьютерную микросхему, к которой оказались «подключены» все представленные на выставке произведения: живописные холсты, заполненные прямоугольниками, чья жесткая симметричность подчеркнута «штукатурной» фактурой живописи, и бумажные листы-"обои" с композициями, созданными при помощи компьютера.
Хотя господин Хелли и работает с современными программами, его компьютерные абстракции кажутся нарисованными едва ли не в самом примитивном графическом редакторе из тех, которыми оснащены домашние компьютеры. Если живопись мэтра кажется сделанной едва ли не промышленным образом, то компьютерная графика, напротив, куда больше соотносится с движением руки (хоть и вооруженной не кистью, а «мышкой») и выглядит сделанной словно бы забавы ради и наобум. Господин Хелли говорит, что намеренно архаизирует дигитальную эстетику, так как компьютер ему интересен в качестве этакой волшебной игрушки, а не машины, унифицирующей интеллектуальную деятельность. Но несмотря на все различия, живопись и графика вовсе не кажутся контрастными: ярчайшие, совершенно кислотные цвета, которые господин Хелли использует в своем творчестве, превращают его экспозицию в некое радостное калейдоскопическое шоу. Пит Мондриан назвал одну из своих композиций «Буги-вуги на Бродвее». У Питера Хелли прямоугольники танцуют уже явное техно. Впрочем, московская выставка вызывает неожиданные ассоциации и с некоторыми более ранними моментами в истории поп-культуры: безоблачно-эйфорическая и слегка инфантильная психоделика его графики напоминает знаменитый битловский мультфильм «Желтая подводная лодка». Сам господин Хелли нисколько не отрицает психоделичности своих работ, но говорит, что психоделика для него опять-таки ассоциируется с бодрийаровской «гиперреальностью». Но если его выставка и подразумевает какой-то социальный критический пафос, то за всем этим иронически-кислотным позитивом он совершенно теряется. Зато выставка американца — отличное противоядие от мракобесно-мистического и салонно-сектантского восприятия абстракции, нередкого на родине Малевича.
Основоположник и теоретик нео-гео Питер Хелли мыслит собственные полотна не как идеальную модель надчеловеческого универсума, но и не как выплеск собственного подсознания. В своих картинах он предлагает видеть даже не абстрактные построения, но своего рода схемы и графики современного социума: квадраты и прямоугольники — как всевозможные «ячейки общества», линии — как социальные связи и коммуникационные сети. Как и подобает постмодернисту, в своем видении современности Питер Хелли вдохновляется идеями французского философа Жана Бодрийара, в частности, понятием пришедшей на смену физической реальности медийной «гиперреальности». Для галереи Гари Татинцяна американский художник придумал целую инсталляцию. Все его работы объединены в единое целое. За два дня до вернисажа Питер Хелли сам расчерчивал стены галереи лабиринтом черных линий, напоминающим компьютерную микросхему, к которой оказались «подключены» все представленные на выставке произведения: живописные холсты, заполненные прямоугольниками, чья жесткая симметричность подчеркнута «штукатурной» фактурой живописи, и бумажные листы-"обои" с композициями, созданными при помощи компьютера.
Хотя господин Хелли и работает с современными программами, его компьютерные абстракции кажутся нарисованными едва ли не в самом примитивном графическом редакторе из тех, которыми оснащены домашние компьютеры. Если живопись мэтра кажется сделанной едва ли не промышленным образом, то компьютерная графика, напротив, куда больше соотносится с движением руки (хоть и вооруженной не кистью, а «мышкой») и выглядит сделанной словно бы забавы ради и наобум. Господин Хелли говорит, что намеренно архаизирует дигитальную эстетику, так как компьютер ему интересен в качестве этакой волшебной игрушки, а не машины, унифицирующей интеллектуальную деятельность. Но несмотря на все различия, живопись и графика вовсе не кажутся контрастными: ярчайшие, совершенно кислотные цвета, которые господин Хелли использует в своем творчестве, превращают его экспозицию в некое радостное калейдоскопическое шоу. Пит Мондриан назвал одну из своих композиций «Буги-вуги на Бродвее». У Питера Хелли прямоугольники танцуют уже явное техно. Впрочем, московская выставка вызывает неожиданные ассоциации и с некоторыми более ранними моментами в истории поп-культуры: безоблачно-эйфорическая и слегка инфантильная психоделика его графики напоминает знаменитый битловский мультфильм «Желтая подводная лодка». Сам господин Хелли нисколько не отрицает психоделичности своих работ, но говорит, что психоделика для него опять-таки ассоциируется с бодрийаровской «гиперреальностью». Но если его выставка и подразумевает какой-то социальный критический пафос, то за всем этим иронически-кислотным позитивом он совершенно теряется. Зато выставка американца — отличное противоядие от мракобесно-мистического и салонно-сектантского восприятия абстракции, нередкого на родине Малевича.
Комментариев нет:
Отправить комментарий